Перейти к контенту →

Директор с большой буквы

Это интервью было опубликовано в заводской газете «Моторостроитель», а сейчас вошло в новую книгу, выпущенную в ОДК-УМПО к 110-летию со дня рождения М.А. Ферина. В издании собраны воспоминания ветеранов предприятия о легендарном директоре. Предлагаем вниманию читателей журнала отрывок из рассказа ветерана Великой Отечественной войны, почетного моторостроителя Николая Георгиевича Ревы (1918-2006).
Н.Г. Рева, бывший заместитель главного инженера моторостроительного завода по эксплуатации и надежности двигателей, под началом Ферина проработал все 30 лет его директорствования.
— По роду деятельности вам приходилось общаться со многими директорами авиационных заводов, командованием Военно-воздушных сил. Скажите, на фоне таких крупных фигур Ферин выделялся?
— Очень! У него было повышенное чувство собственного достоинства. Говорили, что легче попасть на прием к Хрущеву или Брежневу, чем к Ферину. Просто так к нему в кабинет не войдешь.
— Недоступен был?
— Надо понять: поступки директора определялись не болезненным самолюбием, а чувством необходимости. К нему можно было обращаться только с «феринским» вопросом. Для решения других были главный инженер или главный конструктор, главный металлург или главный сварщик. Он не мог себе позволить распыляться, отсюда недоступность.
— Когда почувствовали твердую феринскую руку?
— Сразу же, в первый год. Это был директор до мозга костей, человек, ставивший государственные, общественные интересы выше личных. Основной закон жизни Ферина — «его величество План», все остальное, в частности, материальное благополучие заводчан, огромное социальное строительство — лишь производные.
Режим работы директора был жестким: с 6.15 до полуночи и дольше. В семь утра — прием в кабинете ответственных руководителей (плановиков, финансистов, снабженцев, сбытовиков) для отчета. Заранее устанавливалась очередность выступлений. Ко всем исполнителям, независимо от служебных рангов, требовательность проявлял исключительную, можно сказать, бескомпромиссную. Взгляд прямой. Внешне спокоен, не громогласен. Не применял таких выражений, как «требую», «настаиваю», «я как директор», «сниму», «уволю».
— Михаил Алексеевич пришел к руководству моторным заводом в трудный период. 1947 год — переход с поршневой авиации на реактивную, по сути, техническая революция…
— Даже не верится, что мы осилили такие колоссальные нагрузки. Полный переворот, включая психологию рабочего. Кардинально менялись понятия о параметрах скорости, температуры, оборотов, мощности. У реактивного двигателя есть тяга в килограммах. Наш самый последний и лучший, сильнейший мотор — 107А, с которым я побывал на трех фронтах, имел 1650 лошадиных сил. А у реактивного турбина — 12 000! Шла полная смена оборудования. За исключением нескольких токарных и фрезерных станков, меняли все. Требовался огромный объем сварочных работ, принципиально новые материалы.
В такой сложной ситуации директору надо было максимально сосредоточить волю, проявить недюжинную эрудицию и, главное, воздействовать на людей. Вместе с коллективом завода он решил архисложную задачу выхода авиации на новый уровень, ведь двигатель — сердце самолета.
— У Ферина был командный стиль управления. Стукнул кулаком — дело завертелось. Проигрывал он на этом?
— Я всегда считал и считаю, что дисциплина — основа всего. Стоит нас погладить по головке, как мы уже не те. Конечно, случались и прогулы, и опоздания. Но это частности. Стержень всего: любого мог заставить работать! Принцип Михаила Алексеевича: не умеешь — учись, не хочешь — заставим.
— А не можешь — уходи?
— Конечно. Но народ-то не уходил. За 30 лет освободил от должности только трех-четырех начальников цехов, а вы говорите, командный стиль. При любых обстоятельствах не приказывал. Чаще начинал так: «вот что», «такой вопрос», «надо сделать»…
 При этом сам себя чувствовал неловко, если приходилось наказывать человека. Раз я присутствовал при подписании подобного приказа. Директор три раза брал ручку и столько же раз откладывал ее. Потом спрашивал разработчика документа: «Ты все продумал?» — «Да, Михаил Алексеевич», — отвечает тот. Ферин читает, читает, потом вычеркивает «строгий», в строчке «лишить 50% премии» снимает ноль.
— Неужели не проявлял жесткости? Ситуации-то разные были.
— Внешне чувств не выражал, никому не старался понравиться, что некоторых приводило в состояние недоумения. Не похлопает по плечу, не успокоит: «заходи — подумаем», «что-нибудь сделаем». Его ощущения концентрировались внутри и проявлялись в конкретных действиях. Выслушивал просителя внимательно, но спокойно, вызывал соответствующего руководителя и говорил: «Помоги ему». Все, никаких бумажек-заявлений. Мог отказать и отказывал: «Ничего у нас с тобой не выйдет».
Много позже я осознал, что поступки Ферина определялись серьезными обстоятельствами. Вот пример, относящийся к 1961 году. В 6.45 пытаюсь попасть на прием к Михаилу Алексеевичу. Это мог себе позволить только ненормальный — директор готовится к отчету. Вдруг секретарь приглашает: «Зайдите». Захожу, коротко сообщаю о трагедии в моей семье — умерла жена. Он, как всегда, что-то пишет: «Я знаю». Прошу разрешения на отпуск и вылет заводским самолетом до Москвы. Чтобы ослабить гнетущее чувство, решил с сынишкой уехать на родину. Ферин: «Этим делу не поможешь. Кончится парад, тогда поедешь». В те годы бригада специалистов вверенной мне службы готовила самолеты (по двигателю) к ежегодным праздничным воздушным парадам. Пытаюсь возразить: «Самолеты зачехлены, опломбированы». Ферин повторяет: «У меня отчет, зайдешь после парада».
Выхожу разбитый, думаю, нет у него ни души, ни сердца. А через четыре дня по «зеленой улице» докладываю директору о параде, хотя ему, безусловно, результаты известны. Он — секретарю: «Подготовь приказ на отпуск, организуй сюда доставку отпускных. Ему не до хождений, пусть в приемной подождет». Мне: «Насчет самолета позвони сам».
На другой день начальник аэродрома провожает меня, маму и сына на посадку. В самолете интересуюсь: «Кто летит из начальства?» И слышу в ответ: «Никто. А постель Михаил Алексеевич просил постелить для вашей старушки»… Мама: «Так вот с какими людьми ты работаешь!». И, прослезившись, крестится со словами благодарности.
— Умел защищать интересы заводчан?
— Еще как! У него отношение к вышестоящим и подчиненным было одинаковым, без тени унизительного разделения. Обладал чувством высокого доверия, но категорически не терпел обмана. У него даже выражение лица менялось, если такое случалось. Краснел и всем становилось ясно — будет буря.
Он был настоящим хозяином. Встает на совещании, смотрит в окно и замечает: «Краска на крыше облезла. Проржавеет ведь». Через полчаса на крыше полно маляров.
Его нельзя не помнить. Дворец культуры моторо-
строителей когда появился? Тогда вышло постановление ЦК КПСС о прекращении излишеств в строительстве. И все же Ферин добился включения стройки в план, а завод такое великолепное здание поднял. Больницы, школы, детсады, жилые дома от Северного поселка до восьмиэтажки — дело его рук. Город, республика, не говоря уже о моторостроителях, многим обязаны Ферину.
— В руках Михаила Алексеевича концентрировались огромные материальные ценности. Он от них что-то имел?
— Ни-че-го! Избы на Павловке да Упкане. Раза два я там рыбачил. Большая комната, удочки, ружья, постель. Самовар огромный, стол, посуда на нем. Заходит Михаил Алексеевич: «Ну, давайте распаковывать рюкзаки. Что лежать-то!»
— Совсем другой человек был в быту?
— Небо и земля. Обаятельный, больше слушал, чем говорил. Шутки, анекдоты, подначки. Авторитетом не давил.
— Как вы считаете, был ли счастлив Михаил Алексеевич просто так, по-человечески?
— Мне нравится фраза Ф. Дзержинского, что счастье заключается не в том, чтобы прожить жизнь безмятежно. Оно — во внутреннем содержании человека. Так вот, М.А. Ферин оказался более чем самодостаточен. Он был поглощен решением государственных задач.
В Уфу Ферин прибыл из Рыбинска в 1942 году вместе с эвакуированным коллективом Государственного союзного завода № 26, главным металлургом которого он был. Военная дисциплина на оборонном заводе слабых гнула, сильных – закаляла. Работали при сорокаградусных морозах, разворачивая производство авиационных моторов, необходимых фронту, в кратчайшие сроки.
Директором Уфимского моторного он стал в 1947 году. Тогда карточную систему только отменили. Рабочие жили в 260 бараках. Михаил Алексеевич принял решение строить жилье, которого в итоге за все время его директорства было возведено более 400 000 кв. метров. Бараки остались в истории…
Дважды лауреат Государственной премии СССР по науке и технике, награжден пятью орденами Ленина, тремя орденами Трудового Красного Знамени, орденом «Знак Почета».

Материал подготовлен управлением корпоративных коммуникаций ПАО «ОДК-УМПО».

Опубликовано в Статьи